Биляна Срблянович - Кузнечики [=Саранча]
Дада: Язва? Перестаньте! Я думаю, что это все-таки гастрит.
Игнятович хочет дотронуться рукой до живота Дады. Она, конечно, уворачивается. Алегра при этом оказывается перед мамой. И кашляет. Игнятович останавливается.
Игнятович: Вы вдвоем похожи на какое-то тесто, которое из одной квашни перелезает в другую.
Дада вздыхает, ждет. Игнятович тоже ждет, что ему что-нибудь скажут.
Дада: Папа, если вы закончили…
Мама и дочка смотрят на стол с разложенными бумагами, билетами, книгами. Потом смотрят на трубку, на коробку с табаком и на носовой платок.
До старика Игнятовича в конце концов доходит. Он начинает торопливо собирать свои вещи.
Игнятович: Ой, а что же ты не скажешь! Я сейчас…
Вы понимаете, что и мать, и дочь начинают нервничать. Это понятно, потому что завтракать в таком беспорядке невозможно. К счастью, Игнятович быстро все убирает.
Дада: Не обижайтесь, пожалуйста.
Игнятович: Еще чего! Обижаться! Поешь хорошо, слышишь? Ты такая худая!
Игнятович выходит из кухни. Дада добавляет ему вслед.
Дада: И, папа!
Старик, как какой-то несчастный пес, делает пару шагов.
Игнятович: Да?
Дада: Вы никуда не уходите? Милан хотел с вами поговорить. О чем-то очень важном.
Игнятович: А, хорошо, хорошо. Я буду дома. Он хочет поговорить? Пусть поговорит. Ты не знаешь, о чем?
Дада пожимает плечами. Алегра делает то же самое.
Алегра: Откуда маме знать? Она не вмешивается в ваши отношения.
Дада кивает головой. Игнятович верит ей. Он стоит так, как будто забыл, что надо идти. Тогда Алегра напоминает ему.
Алегра: Деда! Ты можешь подождать его там.
Алегра делает то, что воспитанный ребенок никогда себе не позволит. Она пальцем указывает ему на дверь. Игнятович выходит.
Затемнение
IV
В это же время на другом конце старого города, на другой кухне, в другой старой квартире, загроможденной мебелью того же стиля, за столом сидят Симич и Надежда. Симич все также в своем самом лучшем костюме. Его плащ и портфель, переполненный его мыслями в переплетах, лежат рядом на стуле. Все очень похоже на квартиру Игнятовича. Только все на много меньше. Как бывает в квартирах великана и самого маленького карлика. Надежда держит электронный аппарат для измерения давления.
Надежда: Дайте руку. Не эту, другую.
Симич слушается, как ребенок.
Надежда: Вот так.
Надежда готовит аппарат. Нажимает на кнопки. Аппарат начинает жужжать — работает. Они ждут результат.
Надежда: Хотя вы выглядите уже лучше. На улице казалось, что вы вот-вот упадете. Дайте-ка я посмотрю! Сто тридцать девять на восемьдесят девять. Отлично! Как у юноши!
Симич: Это точно? Это устройство хорошо работает?
Надежда: Оно не ошибается. Мы можем измерить еще раз.
Надежда нажимает на кнопку, аппарат жужжит. Они ждут.
Надежда: Вы действительно выглядите на много лучше. Цвет лица вернулся. Что же с вами, если стало так плохо? У вас что-нибудь случилось?
Симич: Ничего.
Надежда: Что-то должно было случиться. И успокойтесь. Вы не умрете. Зачем вы постоянно это повторяете?!
Однако Симич ничего не говорил.
Симич: Но я же ничего не говорил.
Надежда: «Я умираю, я умираю, я умираю…» Вы повторяете это постоянно.
Симич: Но я действительно не…
Надежда: Ну, вот: сто тридцать восемь на восемьдесят восемь. С вами все в порядке.
Симич: Невероятная точность.
Надежда: Я вам говорю. Как у молодого.
Симичу немного стыдно. Он встает.
Симич: Да ладно, прошу вас… А вы врач?
Симич: Нет. А что?
Симич: Ничего.
Надежда: А что, только врачи могут мерять давление?
Симич: Я этого не говорю… Удивительное устройство. Я просто спрашиваю, зачем оно вам?
Надежда: Так. Просто, чтобы было. Оно всегда кому-нибудь нужно. Только чем чаще вы меряете, тем больше болеете. Все идет от головы.
Симич: Что-то случается и из-за болезни.
Надежда: А болезнь приходит из головы.
Симич: Я не уверен.
Надежда: А я уверена. Вот чуть раньше, когда я увидела вас на улице, такого белого, с вытаращенными глазами, я сразу поняла, что с вами что-то случилось. Что произошло?
Симич: Я же говорю вам, что ничего. Это из-за перемены погоды.
Надежда: Может быть. Вы слишком тепло одеты. И здесь вам душно. Здесь вообще душно. Почему вы не откроете окна?
Симич: Шел дождь.
Надежда: Ну и что? Вы же не сахарный.
Надежда, не ожидая разрешения, распахивает тяжелые шторы, раскрывает окна. Мы даже ощущаем свежесть, которая заполняет квартиру.
Надежда: Хотя вы сладкий!
Симич: Сначала вы говорите, что я выгляжу как молодой, а теперь еще говорите, что и сладкий?
Надежда: Ну, а что, если это так.
Но это не так. Надежда просто хочет поддержать старика. Поэтому она разговаривает с ним, не раздумывая, как с ребенком.
Симич: Дорогая моя, я даже когда был молодым парнем, не выглядел молодым.
Надежда: Ну, в это я не поверю.
А нужно было бы.
Надежда: А то вы не знаете, что на вас смотрит весь дом, когда вы утром делаете зарядку?
Симич усмехается. В первый раз за последних несколько лет.
Симич: Да ладно. И вы тоже?
Надежда: Я же говорю вам, все. Вон там наверху, без штор — это мое окно.
И тут на наших глазах Милисав Симич становится человеком, на которого смотрят. Он встает, выпрямляется. Голос его становится чистым, а губы приобретают здоровый цвет. Встает и надежда.
Надежда: Ну, вот… Я вижу, вы в порядке. Я пойду.
На улице слышится раскат грома. Надежда вздрагивает. Симич как-то неуклюже, как-то слегка обнимает ее.
Симич: Не бойтесь.
Надежда: Это было так близко.
Симич: Не бойтесь. Я же здесь.
Начинается ливень. Симич выглядит гротескно: он стоит склонившись, в своем погребальном костюме, над девушкой, которую не может даже как следует обнять.
Надежда: Опять дождь…
Симич: Переждите немного. Не стоит ходить под таким ливнем.
Надежда: Я быстро пробегу.
Симич: Даже не думайте! Вымокните.
Симич улыбается.
Симич: Вас кто-то ждет?
Надежда: Вообще-то никто.
Симич: Садитесь. Выпьем чаю.
Надежда сейчас уже пожалела, что вообще помогла этому человеку, но что делать — она уже здесь. И поскольку она не торопится, и ее действительно никто не ждет, она выпьет чаю.
Надежда: Хорошо. Если вы настаиваете.
Симич суетится на кухне: ставит на плиту чайник, достает спутанные пакетики какого-то обветревшегося чая. Надежда смотрит вокруг.
Надежда: Хорошо у вас тут. Как в романах.
Симич: Квартира досталась моей жене от ее отца. Это небольшая часть. Остальное отняли. После войны.
Надежда осмативается, потом спрашивает — после какой воны?
Симич: Коммунисты.
Надежда: A…
Симич: Нам осталась вот эта часть для прислуги.
Надежда: Ой, а может, моя бабушка работала у вас. Она работала у каких-то коммунистов.
Симич: Нет, вы не поняли. У нас не было прислуги. Это у моего тестя…
Надежда слушает невнимательно. Ее больше занимают вещи на кухне, их запах. Она останавливается возле какого-то старого радио. Включает его. Из аппарата, как из шарманки, раздаются звуки романтичной песни. Это «Ночь и день» Колла Портера.
